Новости аграрного рынка и сельского хозяйства → Ральф Бендиш: «Мы чувствуем себя российской компанией» [+ВИДЕО]
Генеральный директор комбайнового завода CLAAS – о господдержке, поставщиках и особенностях работы в России
В июне 2016 года ООО «КЛААС» («дочка» немецкого концерна по выпуску сельхозтехники CLAAS KGaAmbH) стало первым зарубежным предприятием, которое заключило с правительством России так называемый специнвестконтракт (СПИК). На деле это означает, что завод компании, расположенный в Краснодаре (выпускает комбайны TUCANO и запчасти к ним, а также собирает трактора AXION, XERION. – Прим. авт.), фактически признан отечественным машиностроителем и получил доступ к имеющейся господдержке.
Полугодом ранее на краснодарском предприятии была запущена вторая производственная линия, что позволило министру сельского хозяйства РФ Александру Ткачёву заявить, что в «России появился второй комбайновый завод».
О том, за что компания получила особый статус, почему краснодарские комбайны CLAAS ничем не отличаются от немецких и будут ли в TUCANO российские двигатели, в эксклюзивном интервью «Крестьянину» рассказал генеральный директор комбайнового завода CLAAS доктор Ральф Бендиш.
– Господин Бендиш, давайте начнём с итогов 2016 года – каким он оказался для вашей компании? Какие события были наиболее характерны?
– В 2016 году мы впервые стали производить комбайны TUCANO по полному технологическому циклу. В конце 2015-го открыли новую часть завода, где начиная от листового материала перерабатываем металл вплоть до выпуска готового комбайна. И первые машины поступили в уборочный сезон как раз в 2016 году. Это было отмечено и правительством РФ – в июне мы заключили первый в России СПИК. В общем, год был для нас замечательным: мы себя чувствуем, и нас признают, российским производителем.
– Раз уж вы затронули тему СПИК... Ваша компания получила серьёзные привилегии, доступ к господдержке (включая так называемую программу субсидирования 1432) в обмен на обещание и дальше инвестировать в развитие краснодарского производства. Расскажите подробнее об этом контракте.
– Я бы не называл его привилегиями, мы получим лишь то, что и так имеют остальные российские производители. Мы заслужили и заработали этот статус, а СПИК его только задокументировал. В контракте мы взяли на себя обязательства ещё более увеличить локализацию производства. Некоторые операции будем вводить, и это как раз составит предмет инвестиций. Их объём – около 800 млн рублей в течение 10 лет. Но скорее всего, данную сумму мы вложим быстрее.
– А каков сейчас реальный уровень локализации TUCANO? Что уже есть и что вы только собираетесь наладить?
– К сожалению, методики определения уровня локализации в процентах на сегодня нет. Мы с 2009 года входим в рабочую группу при Минпромторге по разработке подобных правил. По нашей оценке, мы локализовали более 60% производства комбайна. Из 16 операций, предписанных постановлением 1432 (утверждает правила получения субсидий для отечественных сельхозмашиностроителей. – Прим. авт.), мы выполняем более 10. Всё, что можно делать из листового материала, уже производится: корпус для комбайна, рамы, бункер, молотильно-сепарирующее устройство и т. д. Все детали красим сами, лакокрасочная линия – наиболее современная часть нашего завода. Впереди у нас производство мостов. Мы должны наладить его до конца текущего года, покупаем для этого дополнительное оборудование.
– А какие узлы вы делаете или покупаете за рубежом?
– Мы до сих пор покупаем двигатели, некоторые резино-технические изделия. В остальном всё российское. Двигатели у нас разные: немецкие Mersedes, американские Perkins.
– Российские двигатели пробовали? ЯМЗ, КамАЗ или тутаевские?
– Да, мы работаем над адаптацией камазовских двигателей, уже второй год на них работают пять комбайнов. Предварительная оценка очень положительная, возможно, в этом направлении произойдут какие-то изменения.
– CLAAS стала первой зарубежной компанией в России, заключившей СПИК. На этот счёт ходят разные слухи: к примеру, что министр сельского хозяйства РФ Александр Ткачёв является вашим лоббистом или что президент Владимир Путин благоволит немецким компаниям, поскольку долго работал в Германии. Тем более что в апреле 2016 года совладелица концерна CLAAS Катрина Клаас-Мюльхойзер встречалась с ними обоими. Так всё же: как вам удалось добиться подписания договора?
– Думаю, это взаимный успех. Инструмент под названием «специнвестконтракт» придумали не мы. Это идея Минпромторга, и её цель – привлечение новых инвестиций и технологий в российскую промышленность. С этой точки зрения нашими лоббистами, надеюсь, являются и Владимир Путин, и Дмитрий Медведев, и все министры. Но чтобы кто-то из них больше или меньше... я бы не сказал. В процессе подписания СПИК мы сотрудничали исключительно с Минпромторгом.
– С вашего позволения, я приведу мнение заместителя директора ассоциации «Росагромаш» (объединение производителей сельхоз– и спецтехники РФ, недавно переименовано в «Росспецмаш». – Прим. авт.) Дениса Максимкина. В одном из интервью «Коммерсанту» он сказал о включении вашей компании в систему господдержки вот что: «Ключевым моментом для участия в программе субсидирования является выполнение условий заключённого в прошлом году СПИК. Субсидии должны направляться на поддержку российских производителей, а не иностранцев. По сути, их включили в программу авансом, и пока у меня нет уверенности, что компания будет выполнять все технологические операции, необходимые для производства комбайнов, в установленные в СПИКе сроки». Как вы оцените эти слова?
– Я много путешествую по миру, бывал в Европе, в Южной и Северной Америке, в Азии... Но ещё не был на Мальдивах. И если бы я сказал, что там хорошо или плохо, это было бы то же самое, что г-н Максимкин говорит о нас. Он ни разу не был у нас на заводе. Если есть какие-то сомнения, пусть приедет, я с удовольствием покажу ему всё.
– В программу субсидирования 1432 у вас попадает только модельный ряд TUCANO. Будете ли вы расширять его? Есть ли планы относительно тракторов?
– Да, мы вписали в реестр господдержки семь модификаций TUCANO: эти модели мы освоили на том уровне, какой нужен для программы. Всего хотим освоить девять моделей. А вот трактора не являются предметом разговора по СПИК. Это отдельная тема, мы не претендуем тут ни на какой статус.
– СПИК подразумевает только субсидирование по программе 1432 или доступ ещё к каким-то мерам поддержки?
– Да, теперь мы можем участвовать в разных программах. Сегодня, например, есть меры по субсидированию транспортных расходов при экспорте, при участии в выставках за границей, льготные кредиты для расширения производства... Они открыты для нас.
– Доступ к господдержке вы получили в июне 2016 года, но деньги по программе 1432 к тому времени уже разобрали. На какие суммы вы претендуете в 2017 году?
– По условиям постановления, это 5% от общего бюджета, сейчас он составляет 13,7 млрд рублей. То есть максимально – около 700 млн рублей. Конечно, мы попытаемся вычерпать весь объём целиком, продав комбайны на соответствующую сумму. Количество в штуках? Не знаю.
– Сколько всего машин выпустил в 2016 году краснодарский завод?
– Это закрытая информация. Публикуются только цифры по всему концерну.
– Хорошо, тогда перефразирую. Насколько вам придётся увеличить производство в Краснодаре, чтобы освоить всю сумму поддержки? Мощность завода – около 2 тысяч машин в год: он будет загружен полностью?
– Нет, не думаю. За последние два года действительно происходит рост рынка, но не такими темпами, как нам бы хотелось. По сравнению с предыдущим годом мы намерены увеличить производство комбайнов в два раза (по данным РБК, речь идёт о цифре до 900 машин, соответственно, в 2016-м могло быть выпущено около 450-500 комбайнов TUCANO. – Прим. авт.).
– Реально ли распродать весь объём? Как вы планируете расширять каналы сбыта?
– Мы пока собираемся продавать комбайны на том же рынке, где и работаем последние 25 лет: внутри России и немного, как у вас говорят, на ближнем зарубежье. По традиции, мы экспортируем некоторое количество комбайнов в Казахстан. Российский рынок очень объёмный. Минсельхоз оценивает фактическую способность поглощения им до 12 тысяч комбайнов в год. Это нужно, чтобы происходило здоровое развитие и замена устаревшей техники. Энергонасыщенность одного гектара в России намного уступает общепринятым в мире нормам. Думаю, с помощью вышеупомянутых мер поддержки рынок будет расти. Какими темпами, я не знаю: «Росспецмаш» делает одни прогнозы, Минсельхоз – другие. Но думаю, продать какие-то дополнительные комбайны будет легко.
– Недавно я общался с одним из дилеров сельхозтехники, и он сказал, что Россия для компании CLAAS – ключевой рынок сбыта сейчас. Продажи техники в Европе и Америке падают, и только у нас они растут. Это действительно так?
– Да, сегодня наблюдается некая стагнация, падение спроса в определённых странах мира. Называть Россию главным рынком, наверное, всё же нельзя. В Германии, например, мы продаём самое большое количество машин по сравнению с остальными странами. Но верно и то, что Россия – единственная страна, которая показывает положительную динамику. И поэтому мы уделяем ей особое внимание.
– А почему падают продажи за рубежом?
– Это совпадение нескольких макроэкономических факторов, один из которых – погодно-климатический. За последние годы ни в одном из регионов не было неурожая. Это значит – перепроизводство зерна, низкие цены на него и другую продукцию. Так что сила и желание инвестировать в сельское хозяйство сейчас очень низкие.
– Недавно глава Минпромторга г-н Мантуров анонсировал планы министерства и, соответственно, задачу, которая ставится перед сельхозмашиностроителями: к 2018 году увеличить экспорт машин вдвое, а к 2025 году – вчетверо. Насколько это реально, на ваш взгляд?
– Я думаю, что правильно ставить задачу такого резкого увеличения экспорта на более поздний срок. Пока надо разобраться на внутреннем рынке, обеспечить потребности сельского хозяйства в высококачественной технике. А потом уже думать об экспорте. Чтобы экспортировать что-то, нужно быть лучше других. Чем российские заводы могут удивить иностранного агрария?
– Банкротство украинского ХТЗ, который производил в том числе трактора средней мощности, открыло для вас какие-то ниши?
– Мы уже производим такие трактора, от 250 л. с., и считаем, что это очень перспективный рынок. Но всё, что ниже, обеспечивает Белоруссия.
– По мнению совладельца «Ростсельмаша» Константина Бабкина, позитивные сдвиги в отечественном сельхозмашиностроении начались с приходом г-на Мантурова на пост главы Минпромторга. Вы согласны с этим? Как оцените госполитику по отношению к отрасли за последние годы?
– Мне сложно сравнивать с тем, как было. Я просто наблюдаю, что этой теме последние годы уделяется большое внимание. Мы рады видеть поддержку вроде программы 1432 и других мер. Они существенно изменили ситуацию на рынке. Без них такого развития сельского хозяйства, какое мы наблюдаем, не было бы.
– И тем не менее каждый год остаётся неизвестным: продлят программу 1432 или нет. При этом рубль то падает, то растёт, мы то вступаем в ВТО, то вводим антисанкции... Насколько сложно вам работается в России и приходилось ли в связи с этими шараханиями перестраивать производственные процессы?
– Самое главное условие существования бизнеса – это стабильность. Мы очень сильно чувствовали колебания рубля, потому что есть импортные детали. Но это у всех так. Конечно, если бы стабильности было больше, мы бы чувствовали себя увереннее, но коренным образом свою работу мы не меняли.
– Помимо готовых машин вы экспортировали в 2016 году 240 так называемых комбайновых «эквивалентов». Что это такое?
– Мы производим как полноценные машины, так и комплектующие для экспорта. Площадь всех деталей, кото-
рые мы красим для изготовления одного комбайна – вот параметр для определения «эквивалента». В прошлом году они все были отправлены в Германию, это больше 50 тысяч деталей и узлов, в том числе крупногабаритных. Там на сборочных линиях они устанавливаются на комбайны и могут попасть дальше в любую страну мира. То, что нет претензий к качеству, мы очень ценим: это своего рода проверка уровня нашей работы.
– А почему важно отгружать узлы именно с краснодарского завода? Здесь дешевле рабочая сила или какое-то уникальное оборудование?
– Тут две причины: только Краснодар производит такие же комбайны TUCANO, как и головное предприятие концерна (находится в немецком Харзевинкеле. – Прим. авт.), это идентичные модели. Вторая причина технологическая: мы таким образом дозагружаем производственные мощности здесь.
– По оценкам экспертов, зарубежные комбайны, даже если не учитывать валютные колебания, дорожают в среднем на 2-2,5% из-за постоянной модернизации. Насколько выросла цена на вашу технику в 2016 году и каковы прогнозы на 2017 год?
– В постановлении 1432 есть норматив удорожания, который ориентируется на показатели дефляции (общее снижение уровня цен, процесс, противоположный инфляции. – Прим. авт.). На 2017 он составляет 6,5%.
– В «Росспецмаше» говорят, что это ниже реального повышения себестоимости...
– Да, нам тоже кажется, что реальное подорожание выше. Но мы можем посчитать его только в конце сезона. Здесь очень много факторов: изменение цен на металл, энергоресурсы, повышение налоговых отчислений... По итогам 2016 года наша себестоимость повысилась, но не намного больше, чем дефлятор. Что будет в этом – посмотрим, но прогноз скорее негативный.
– По словам члена правления ГК CLAAS г-на Яна-Хендрика Мора, одним из самых сложных моментов при запуске первого завода в Краснодаре был поиск квалифицированных специалистов. Актуальна ли данная проблема сейчас?
– До открытия второй очереди мы боялись этого вопроса – откуда взять столько рабочих специальностей? Вместе с университетами и средними профессиональными заведениями мы заключили договоры и совместно обучали людей, которые нам нужны. И в конечном итоге вышли на требуемый уровень квалификации. Конечно, мы охватили всю территорию РФ, на заводе работают специалисты из 110 городов страны. По некоторым позициям конкурс составлял 600 человек на место. В общем, это был большой труд, и мы подобрали очень мощную команду.
– Пару слов о поставщиках: директор «Петербургского тракторного завода» Сергей Серебряков говорил мне, что их приходилось «буквально воспитывать». Как складывалась ваша история?
– Я абсолютно согласен с коллегой, у нас такой же опыт. В нашей базе более 1 400 возможных российских поставщиков, мы всех проанализовали, у многих были. Сегодня мы работаем где-то с 35-40 постоянными компаниями. Процент «удачи», как видите, очень низкий. Это в том числе привело нас к мысли о строительстве собственного завода.
– А в чём ключевая проблема? Качество?
– Если смотреть на Европу, то там нет вопроса «найти поставщика» – только выбрать. А здесь приходится искать хотя бы одного нужного. Второй пункт коммерческий, я могу подтвердить его и опытом коллег из других отраслей: часто мы видим абсолютное непонимание цены того, что нужно производить. Нам предлагают цены в 3, 5, 10 раз выше, чем в Германии. И как тут быть? Платить и сделать комбайн дороже? И кто понесёт эти расходы?
А качество, кстати, как раз повысилось у тех, с кем мы работаем. Есть очень хорошие примеры, когда мы подтянули поставщика до того, что он теперь может экспортировать свою продукцию за рубеж. Тот, кто получает доступ на наш завод, автоматически может поставлять комплектующие и на завод в Германию.
– Можете проиллюстрировать на примере: в чём особенности бизнеса в России?
– Мы имеем опыт ведения бизнеса в разных странах, и везде свои особенности. Я бы не хотел сказать, что самые лучшие условия есть в какой-то одной стране: во Франции, в Америке или в Германии. Но, может быть, главная черта России – это то, что государство чрезмерно регулирует отношения с бизнесом. Например, я должен ехать в министерство оправдываться, что-то объяснять – такого нет на Западе. Там политики обычно спрашивают: «А что вам нужно для более комфортной работы?» А здесь я, наоборот, должен выпрашивать или заставлять, чтобы что-то изменить или сделать условия подходящими для всех.
– Познание пресловутой «русской души» как-то помогает вам в делах? Или это всё фикция?
– А кто знает русскую душу? Я думаю, даже русские до конца не понимают её. Я думаю, что европейская традиция ведения бизнеса, философия не так уж далеки от российской. У нас много общего.