Разное → Друзья уходят как бы невзначай
Вот уже год, как не стало с нами Владимира Кузьмича Фомина. Ушёл он стремительно, быстро, будто вскочил на подножку вагона поезда, отбывающего в вечность. Хотелось сказать: ушёл легко, как жил. Но это было бы не верно.
К вершине карьеры журналиста, политика, администратора шёл не по ковровой дорожке. Нельзя без волнения, душевной боли читать главы его автобиографической повести, к сожалению, не оконченной. Голодное послевоенное детство в воронежской сельской глубинке. Годы студенческие, полные романтики, но не обременённые материальным достатком. Кровью и потом давался каждый новый шаг на каменистом пути журналистики.
Шли мы с ним как бы параллельными курсами. Он после вуза трудился в Барнауле, в краевой газете «Алтайская правда». Я тоже в краевой, на целине казахстанской. Мне больше повезло в бытовом плане. Целиноград (ныне Астана) был обласкан всемогущим тогда Никитой Хрущёвым. Заштатный город преображался на глазах. Бурно развивалось промышленное, гражданское строительство. И мне почти сразу по приезде предоставили комнату в благоустроенной квартире. Володе с женой и малым ребёнком долго пришлось ютиться по чужим углам.
В остальном всё примерно одинаково. Ночные дежурства в редакции – газеты выходили поздно: ждали последних сообщений о бурной деятельности Хрущёва, Политбюро ЦК КПСС. Постоянные разъезды по целинным просторам, где расстояния между отделениями, бригадами хозяйства измеряются десятками вёрст. Бывало и такое: среди морозной зимней ночи шофёр попутки высадит в селе – «конечном пункте назначения». В домах – ни огонька, сельсовет, совхозная контора – на замке. Куда идти, в какую дверь стучаться с просьбой о ночлеге?
А районные гостиницы тех лет, нашпигованные клопами? В настоящую пытку превращалась проведённая в таком сообществе ночь. Однажды, рассказывал Кузьмич, на автобусной остановке попутчики с удивлением наблюдали, как из его дорожной сумки выползают и падают на снег эти кровожадные твари.
Такие «мелочи» воспринимались весело и просто, как забавные приключения. Главное – собрать интересные факты, сделать «гвоздевой» материал. Фомин такие «гвозди» привозил из каждой командировки. Сказывались природный ум, литературный дар, хорошее знание крестьянского дела. По сути, с первых шагов упрочилось за ним в редакции авторитетное звание «золотое перо».
Ежедневная газета прожорлива, так что работы хватало. Находили время и для творческих споров, шуток, розыгрышей, на которые горазд был Кузьмич. Как-то в присутствии коллеги, жадного до сенсаций, проговорился, вроде бы невзначай. Дескать, на механическом заводе электросварщик, чинивший цистерну, увлёкшись, в ней себя и запаял. Сейчас у директора срочное совещание. Решают, как бедолагу вызволить, не причинив ему вреда. Коллега – шапку в охапку и на завод, пока другие не опередили. В дирекции его просьбу подробнее рассказать о происшествии встретили, разумеется, громовым хохотом.
Памятны редкие, правда, случаи, когда Кузьмич оказывался в Москве с другом и соратником Александром Яковлевичем Обертынским, тоже не лишённым такого дара. Тогда посиделки у меня за «рюмкой чая» превращались в парад остроумия, весёлых шуток над собой, над различными житейскими ситуациями.
Из Сибири в Киев, где окончил университет, где встретил Галю, свою любовь и верную спутницу жизни, вернулся Фомин, имея за плечами опыт работы в большой газете. Тут его и заметил Михаил Семёнович Одинец, заведующий киевским корпунктом «Правды». В те времена влиятельной, всемирно известной, с тиражом, превышающим одиннадцать миллионов экземпляров.
Наши с ним пути пересеклись на совещании собственных корреспондентов «Правды». Сорока-, пятидесятилетние «акулы пера» не обращали особого внимания на юного новобранца. Но когда произносили при них фамилию: «Фомин», с любопытством оборачивались в его сторону. Материалы Одинца и Фомина отличались редкой по тем временам остротой. Клеймили бюрократизм, волокиту, чванство партчиновников, госаппаратчиков. «Опрокинуть» их аргументы не получалось: всё выверено, документально подтверждено.
«Доколе будут держать республику в напряжении?» – возмущались герои публикаций. В Москву, на самый верх, пошли требования заменить состав киевского корпункта. Противоборство с первым секретарём ЦК Компартии Украины, членом Политбюро ЦК КПСС, редакции оказалось не по силам. И Одинца отправили собкором в Будапешт, Фомина – в Центральное Черноземье с резиденцией в Курске.
Кузьмич и тут не изменил жизненных, профессиональных правил. За что уважали коллеги по журналистскому цеху, читатели. Местные власти, может, и недолюбливали, но терпели. Курск – не Киев. Москва к их необоснованным претензиям вряд ли прислушается.
Потом была работа за границей, в других регионах, изданиях. В том числе в «Литературной газете». Казалось, трудно выделиться, где все, по определению, мастера слова. Кузьмич вскоре и тут вышел в число передовых. Год назад ветераны «Литературки», узнав печальную весть о кончине бывшего коллеги, не рылись в архивах, чтобы восстановить в памяти его публикации. С ходу их называли, в том числе «Как они хоронили нас». О криминальных авторитетах, новых хозяевах жизни.
Талант публициста, организатора, воспитателя, пожалуй, сполна раскрылся в становлении, упрочении «Крестьянина». Вот уж, поистине, замечательный памятник его творцу! Помню первые шаги Владимира Кузьмича на этом пути. Хождения по столичным, областным кабинетам. Просьбы, споры, отказы, апелляции. К вечеру буквально валился с ног. А утром – вновь теми же маршрутами. Выручали спортивная закалка, богатый опыт общения с бюрократией.
У каждого мотора свой ресурс. «Мотор» Фомина работал на полных оборотах. Сам он знал его предел, предвидел, когда, примерно, остановка. Не раз говорил мне об этом, и к ней, в общем, готовился. А всё случилось тем не менее неожиданно. Как бы невзначай...
Александр ПЛАТОШКИН
г. Москва